Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

Глава 51. Приверженец бусидо

      Крючкова проводили до дежурного в подъезде и распрощались. Далее до машины генерала сопровождал вахтёр.
      — И всё же, где вы их достали? Интересная вещица. Работа грубовата, золото, похоже, натуральное, но слишком тёмное, подобно червонному. Какая, если не секрет, проба? — поинтересовался Морозов после возобновления застолья.
      — Это старинное золотое наплечие ручной работы, которое Владимир Александрович небрежно назвал бусами, состоит из чистого золота без примеси меди и содержит только натуральные камни. Такое изготовлялось только в Египте, причём понятие «пробы» тогда не существовало. 
      — В Египте! Когда это вы успели там побывать? — изумился Морозов. — Хотя, чтобы добыть какую-нибудь «забугорную» вещь, не обязательно ехать «за бугор». Чувствую, мой вопрос неуместен.
      — Тем не менее, вам, как на исповеди отвечу: совсем недавно — четыре с половиной миллениума назад. 
      Морозов рассмеялся.
      — Вы в своём репертуаре — продолжаете держать между нами барьер. Всё ещё обижаетесь за допрос на Литейном? Предлагаю окончательно барьер убрать, выпить на брудершафт и перейти на «ты». 
      — Да, пора. Мы ведь теперь «повязаны» не только кровью, но и наградами за неё, — ехидно подколола подвыпившего коллегу Алина. 
      После ухода начальника Морозов расслабился и захмелел. В обстановке полной раскованности его неожиданно потянуло на откровенность, не свойственную мозгам истинного чекиста, напичканным препаратом, защищающим язык от словоблудия при чрезмерном возлиянии. 
      — Вот ты, Лена, шутишь, словно пренебрежительно относишься к нашему общему делу. Честно говоря, я не считаю преступлением то, что избавил Родину от обиженного соискателя тёплого места вблизи «сильного мира сего». Я изучал людей. Ельцин, одержимый манией величия, готов был распродать Родину, причём не ради денег, а ради возможности стать «первым парнем на деревне». Ему не дали стать «вторым в Риме»? Да! В отместку он поклялся унизить обидчиков, добившись помимо их воли первого поста в «Риме», невзирая на то, что в результате его домогательств от «Рима» может остаться лишь одна «деревня». В отличие от Крючкова, я тебе верил, когда ты рассказывала о намерениях Ельцина, так удачно нами пресечённых. Я и сейчас верю. Если бы не мы…
      — Не Лена, а Лина, — поправила урождённая Власова.
      — Я знаю, но приучен к тому, что товарищей по оружию следует называть только тем именем, которое в данный момент написано в его свежем паспорте. Ты не уходи от ответа. Разве я не прав?
      — Прав, Лаврентий, ты даже не представляешь, как прав. К сожалению, твою правоту могу оценить только я. Ты, я смотрю, человек достаточно умный. Согласен ли ты с моей оценкой Горбачёва?
      — Что он никчемный руководитель, оказавшийся у власти случайно лишь благодаря перемирию в войне кланов внутри Политбюро, вызванным до подозрительности ускорившимся падежом Членов. Это настолько очевидно, что не надо знать дополнительных государственных секретов — всё лежит на поверхности. Естественно, рано или поздно случайный ставленник, почувствовав реальную власть, попытается избавиться от надоедающих регентов, злоупотребляющих намёками о выданных направо и налево обязательствах в момент возведения на престол. Как следователь КГБ высшего звена, я знаю многие отрицательные черты первых лиц государства, но приучен не обсуждать во хмелю чужие тайны, особенно если это тайны начальников и перед тобой трезвый слушатель. 
      — Я не шпионка и не побегу никому докладывать об услышанном, ты ведь знаешь. Хорошо, про Горбачёва поговорим позже. Как тебе наш непосредственный руководитель? Ты вправе ограничиться только перечислением его положительных качеств…
      — Для своего поста он вполне демократичен. За такого можно отдать жизнь. Я воспитан на уважении к кодексу чести, не тому, что витает в стенах нашего ведомства, а истинному — кодексу чести самураев — бусидо. 
      — Это от кого ты почерпнул такое воспитание? Помнится, Шариков упоминал о твоих родственных связях с Павликом Морозовым?
      — Это миф. На самом деле я родителей не помню и воспитывался в детском доме. «Родословную» придумал сам. Навёл на мысль наш пионервожатый, спросивший как-то о моём родстве с пионером-героем. После того, как я в шутку ответил «да», он меня так зауважал, что назначил звеньевым. Далее этот миф он довёл до воспитателей, которые раздули его для повышения престижа нашего детского дома. Ты не поверишь, но к нам приезжал даже сам Берия, чтобы пожать руку своему юному тёзке. Именно это событие предопределило мою дальнейшую судьбу. Что касается кодекса чести, это пришло само. Нас обучали приёмам рукопашного боя. Увлёкшись, я пошёл несколько дальше — стал изучать японские единоборства. Кстати, я мастер спорта по дзюдо. Любовь к спорту привела к любви к литературе. Я прочитал много книг о Японии: как художественных, так и публицистических. Особо впечатлили исторические, воспевавшие кодекс чести самураев. 
      — Тогда непонятна твоя конфронтация с Калугиным: он ведь был твоим начальником, за которого ты, как самурай, должен был готов пожертвовать жизнью.
      — Калугин не наш. Его прислали нам на голову после снятия с более высокого московского поста после конфликта с Владимиром Александровичем. Он хотел «подставить» Крючкова, за что сам поплатился, так как не просчитал, что за Владимира Александровича заступится сам Чебриков. Придя к нам, он стал «рыть» под всех, чтобы вновь возвыситься на чужой крови. После того, как он меня убрал, а Владимир Александрович восстановил, я дал себе клятву, что буду с Крючковым до конца. 
      — Твой рассказ для меня откровение. Я всегда считала Калугина исключительно порядочным человеком. Он несколько раз мне совершенно бескорыстно помогал. О его конфронтации с Крючковым я слышала из его уст: он полностью связал конфликт с борьбой профессионалов разведки, куда он относил себя, с кучкой дилетантов, поставленных партией соглядать за действиями опасного для государства органа.
      — Боюсь, что он прав, но я выбрал сторону, которую не предам под страхом смерти. 
      — Даже если на стороне противника окажутся твои друзья, например, я?
      — Тогда нам придётся стать врагами. Но я думаю, ты всегда останешься на нашей стороне.
      Алина усмехнулась.
      — До этой секунды я считала, что это Крючков пока на моей стороне, а не я на его. Как и все политики, он может оказаться продажным. По моим предположениям, он ведёт двойную игру между мной и моими противниками. Я более чем уверена, что он всё же пытался «слить» информацию о «времени икс», хотя я специально держала точную дату от него в секрете. 
      — Кому «слить»? Ты в своём уме?
      — Архангелу Тихону, например, которого мы застали над трупом объекта. Ты, случайно, не сообщал Крючкову о нашем выезде на операцию? Я ведь просила не сообщать об этом никому. Ты понимаешь значение понятия «никому»? 
      — Я был обязан ему сообщить, это долг чести. Что ты опять бред несёшь о каких-то «архангелах»? Бога не существует — это научно доказанный факт. Отсюда вывод: не существует ни ангелов, ни архангелов.
      — Зато существуют приведения, выдающие себя за них. Мне трудно доказать наличие того, что ты не видишь своими собственными глазами, но я то всё вижу! Как ты не поймёшь: твоё зрение ограничено диапазоном всего в одну октаву! Возьми, хотя бы, тепловизор, работающий в инфракрасной области спектра! Ты непременно увидишь приведения! Неужели у тебя «пара» была в школе по физике? 
      — Чекистам не нужна физика.
      — Вот это чувствуется. Ты что-нибудь изучал в ВУЗе помимо общественных наук? 
      — Феликс Эдмундович Дзержинский учил, что чекист должен иметь чистые руки и пламенное сердце.
      — Но не куриные мозги! Надо уметь не только выполнять указания не всегда умного руководства, но и думать. Спасибо за откровенность. Теперь я поняла, почему Архангел Тихон оказался возле Ельцина. Раньше я наивно полагала, что он — его ангел-хранитель. 
      — Лина, я понимаю, что ты ясновидящая, но иногда мне становится страшно: за того ли ты себя выдаёшь? Хоть я и атеист, при общении с тобой в голову лезет всякая чертовщина. 
      — Атеизм — это тоже вера, но в факт относительного отсутствия веры. Человек слаб. Его мозг устроен так, что не может существовать без веры. У тебя вера в Бога просто замещена верой в так называемые идеалы коммунизма, которые, по-существу, есть ни что иное как переработанные заповеди «Ветхого завета». Ты, естественно, коммунист, я бесконечно далека от членства в партии, но осмелюсь напомнить «Программу КПСС», так называемый «Кодекс строителя коммунизма», где напротив каждого пункта можно построить отношения чуть ли не по типу «один к одному» к «не укради», «не возжелай жену ближнего своего»… Я тоже атеистка. Чем глубже знания, тем глубже личная вера субъекта. Мой атеизм намного глубже твоего поверхностного нигилистического отрицания Божественного сотворения Мира. С позиций современной церкви мой атеизм называется Язычеством. Я многое знаю из того, что напрочь отрицается тобой, но является неоспоримой истиной в моём понимании. Я не собираюсь вовлекать тебя в свою религию, где меня пытаются представить Богиней, так как уверена, что таковой не являюсь. Но я и не дьявол! Сатана есть порождение Света. Не веришь? Спроси об этом своего любимого Крючкова. Я чувствую его смятение. Он боится за свою душу, которую обещали упрятать в ад, не понимая, что я её могу элементарно отстоять, приди он полностью на мою сторону. Он понимает, что я могу не потерпеть двуличие, поэтому темнит. О законах физики, породивших меня, я распространяться не буду в силу твоих скудных познаний. Скажу лишь: если кто-то назовёт меня порождением Тьмы — он либо враг, либо дурак. С врагами я борюсь, дураков пытаюсь переубедить. Я знаю, что о нашей беседе ты всё равно доложись своему сеньору, как бы я тебя от этого ни отговаривала. Передай ему мою просьбу, чтобы он поскорее окончательно определился, на чьей стороне собирается сражаться, у меня может не хватить терпения. 
      — Зачем же так грубо, я к тебе со всей душой. Что касается Крючкова, в нём мне тоже не всё нравится, но я дал себе обет, а это для меня на уровне присяги. О нашей дружеской беседе я докладывать никому не стану — ты ведь отныне моя подруга, а предавать друзей тоже не допускают законы чести. 
      — Извини, Лаврентий, если тебя обидела. Просто я вижу будущее, в котором нашему общему другу Крючкову грозит опасность, если он поддастся на уговоры своего кумира Горбачёва и возьмёт на себя ответственность за некоторые неблаговидные действия.
      — Кстати, ты зря его напрягаешь мыслями о никчемности Горбачёва — он это и сам прекрасно знает, но тактично помалкивает, так как считает себя принадлежащим его клану. Он вынужден выполнять все прихоти сюзерена, какими бы странными они ни казались. Осмелюсь напомнить, ведь именно Горбачёв назначил его на пост главы Ведомства. Для того чтобы изменить позицию Крючкова в отношении Горбачёва, требуется аргументировано доказать её опасность для Родины — лишь тогда Крючков задумается над этим всерьёз. Пока твои домогательства вызывают у него лишь раздражения, которые он искусно скрывает. Если бы ни твои неподвластные уму достоинства, которых он, на мой взгляд, побаивается, он бы разговаривал с тобой иначе, со мной бы он точно церемониться не стал. Он держится за Горбачёва, как я за Крючкова. Чем тебе-то не угодил Михаил Сергеевич? Вроде бы полным ходом идёт демократизация общества? Его должен недолюбливать я, так как история сделала меня кошмаром для демократов, а он — посмешищем, так как все мои старания были законодательно осмеяны с его подачи.
      — Вокруг Горбачёва увиваются силы типа Архангела Тихона и ещё одного субъекта — Алексия Чудотворца. Полагаю, они выставили Крючкову некие  условия в обмен на обещание поста главы КГБ. Боюсь, что с помощью Крючкова я попала под их «колпак», как у вас выражаются, в обмен на оплату назначения. Ты волен мне не верить, так как сказанное может показаться бредом, но я уже прожила определённый отрезок будущего и вернулась сюда кое-что подкорректировать. В будущем Ельцин оставался живым. По указанию Крючкова мы с тобой за ним охотились, но он чудесным образом обходил препятствия. В один прекрасный момент вышло постановление правительства Москвы об образовании в Коломенском заповедника с выселением меня из этого здания. Всё казалось логичным, за исключением одного факта: постановление было цинично пронумеровано «числом зверя», будто выгоняли нечистую силу. Меня это насторожило. Я нагрянула без предупреждения в кабинет Крючкова и обнаружила там вас обоих в компании привидения Тихона, которое, пользуясь невидимостью, шпионило во время твоего доклада о причинах очередного провала акции против Ельцина. Я навела порядок, свидетельством чего является световой кинжал, который ты видел у меня при разборке в Успенском, затем просканировала будущее и ужаснулась: в нём Борис Николаевич становился Председателем Верховного Совета РСФСР, устраивал войну законов с Верховным Советом СССР и объявлял о суверенитете РСФСР, де-факто разваливая Союз. Назревала гражданская война, от которой Горбачёв намеревался закрыться действиями Крючкова, при нежелательном исходе которых Владимир Александрович бодрым шагом должен был следовать в тюрьму с вытекающими для вас обоих последствиями. Чтобы спасти вас, я нарушила ламинарный ход времени и вернулась в прошлое. Если ты помнишь, вначале я не называла никакой конкретной даты, а просто указала некое «время икс». Это было сделано намерено, чтобы минимизировать риск провала на случай «слива» информации Крючковым приведениям. Истинное время проведения операции я сообщила лишь тебе, причём с таким расчётом, чтобы противник не успел предпринять ответных действий. Поэтому я несказанно удивилась, увидев архангела на месте проведения акции, посчитав это дикой случайностью. Откуда он узнал время, теперь мне понятно. 
      — Нет, это было случайностью. Я позвонил Крючкову и сообщил, что лишь еду к тебе на встречу, не уточняя цели. Он не мог сам додумать непроизнесённое, и узнал об успехе проведённой нами акции лишь на следующий день по моему утреннему звонку, сделанному ещё до нахождения тела. Я не докладывал подробностей, а лишь сообщил: «Время икс наступило этой ночью и к утру успешно завершилось». Он всё понял, приказав мне немедленно отправиться в Ленинград и сидеть там вплоть до своего личного распоряжения.
      — Тогда не всё так трагично, как я вначале представляла. Неплохо бы Крючкова взять под более тесный контроль, чтобы к нему не смогло просочиться ни одно приведение, но не представляю, как это сделать.
      — Как сложно закручивается жизнь! Я — на стороне Крючкова против Калугина и в компании с тобой. Крючков — на стороне Горбачёва, но не может определиться между приведениями и тобой, ты — против Горбачёва и привидений, но не можешь определиться между Крючковым и Калугиным, при этом не против более тесной компании со мной. Я тоже не против более тесной компании с тобой против кого угодно, кроме Крючкова. 
      — Ты переусердствовал, перечисляя моих врагов. На самом деле я не воюю ни с кем. У меня есть цели, поставленные, как бы тебе понятнее сказать, пусть будет «Высшим Разумом», хотя это вполне конкретная личность, которую я боготворю, как ты Крючкова. Я не ограничена в их выполнении ни временем, ни способом достижения. Моими врагами становятся некоторые из препятствовавших достижению целей, друзьями — некоторые из способствовавших. Я не делю мир на «чёрное» и «белое». Враг может стать другом, как в случае с тобой, и наоборот, но и это не значит, что я буду врагу мстить, скорее я постараюсь его переубедить вернуться на мою сторону. Я не мстительна, не злопамятна — я выше всего этого. Даже Шарикова я убила случайно, в секундном порыве гнева за участие в убийстве моей подруги. 
      — А Ельцина?
      — Ельцина убил бой-френд его любовницы в порыве ревности, я лишь препятствовала изменению его судьбы. У меня даже среди приведений были друзья, готовые пожертвовать за меня бессмертием души. Даже Тихона я не собираюсь уничтожать, хотя вполне могу, так как понимаю, что наша конфронтация вызвана лишь различием целей, а не кровной местью. По поводу Крючкова: если я увижу, что он перестал соответствовать моим представлениям чести — я его покину, предоставив судьбе, если же он до конца будет им соответствовать — я его буду поддерживать даже после гибели, а если он того заслужит — изменю его судьбу. 
      — Так может утверждать либо святая, либо сама Богиня Судьбы Немезида.
      — Немезида — Богиня возмездия, дочь Зевса и Фемиды. Боюсь, что я выполняю противоположные деяния деяниям Немезиды, хотя с Ельциным я им вполне соответствую, она бы меня похвалила. 
      — Понял, наплечие — подарок самого Зевса! Немезида Зевсовна. Что касается тепловизоров в кабинете Крючкова, боюсь, без согласия хозяина сделать это не удастся.
      — Я тоже боюсь, что Владимир Александрович нам в этом откажет, поэтому предлагаю ограничить его в информации о выполняемых нами действиях. А наплечие мне подарено Асклепием — Богом медицины.

 Навигация по главам:

Предыдущая      ◄      Начало текущей      ►      Следующая